Взаимоотношения Булгакова с Церковью: http://www.proza.ru/2018/10/18/880
2. История создания романа «Мастер и Маргарита»: формирование концепции, развитие замысла.
2.1. Как возникла идея романа, черновики.
Друг Булгакова писатель П.Попов, вспоминал, цитируя Михаила Афанасьевича: «Если мать мне служила стимулом для создания романа «Белая гвардия», то, по моим замыслам, образ отца должен быть отправным пунктом для другого замышляемого мною произведения». Как известно, отец автора А.И.Булгаков, был доктором Духовной Академии и всю жизнь занимался изучением истории западных исповеданий и масонства.
Тема «о Христе и диаволе», в какой то мере связанная с кругом научных интересов отца писателя, была присуща литературной традиции за много столетий до Булгакова. Естественно, что не обошла эту тему стороной и русская литература. Такие столпы русской классики XIX века, как Достоевский и Толстой, каждый по-своему освещал эту тему. Особенно усилился поток литературы на околоевангельские темы во второй половине XIX-начале XX веков. Героями этих произведений становились Пилат и Иуда, Мария Магдалина и Иродиада и прочие, причём, как правило, роли этих персонажей трактовались отлично от их истинной роли, о которой рассказано в Св. Писании. Но библейская история многими воспринималась как легендарная, и ничего особенно кощунственного в этом не находили. В каком-то смысле писать библейский парафраз стало банальностью.
После революции положение в России изменилось, и на евангельские темы, если и писали, то в основном с антихристианскими намерениями. Мы постараемся назвать несколько источников, непосредственных предшественников Воланда и Йешуа, как дореволюционных, так и после. Это книги, с которыми не только не мог быть незнаком Булгаков, но откуда он и почерпнул немало для своих персонажей, и с которыми откровенно полемизировал.
Мотив психологической драмы Пилата, его трусости возникает в поэме Петровского «Пилат» (1893-94). Явно противопоставлен этот персонаж Пилату из «Прокуратора Иудеи» А.Франса (1891), который вообще позже не смог вспомнить никакого Иисуса. В 1928 г вышла книга французского коммуниста А.Барбюса «Иисус против Христа», если и допускавшая историчность Иисуса, то всё остальное считающая мифом. Резко критиковал мифологическую теорию происхождения христианства Д.Мережковский в книге «Иисус Неизвестный», где защищал традиционный взгляд на Евангелия, она вышла в 1932 году в Белграде.
Особо отметим пьесу С.Чевкина «Йешуа Ганоцри. Беспристрастное открытие истины» (1922). Как явствует из названия, Булгаков, как и Чевкин, возвращается к изначальным, древнееврейским звучаниям имён персонажей. Как сам Чевкин объясняет, что это-не случайно, «…стремясь восстановить реалистическую основу, я должен был прежде всего восстановить реальные имена и принять поэтому подлинно иудейского Накдимона, а не греческого Никодима, Шаула, а не Павла или Савла и так далее». Дальше Чевкин пишет, что обстоятельства не дозволили ему написать для русских книгу, «какую написал для французов Ренан, а для немцев Штраус, но более близкую к истине». Зато такую книгу пишет, с подачи Воланда, Мастер в романе Булгакова. Но образ Йешуа в нём противоположен тому, что выведен в пьесе Чевкина, у которого он – ловкий демагог и обманщик, стремящийся подбить толпу на восстание, чтобы самому стать царём Иудеи. Пьеса Чевкина имеет многочисленные параллели с ершалаимскими главами «Мастера и Маргариты». А разгромная рецензия поэта Городецкого на эту пьесу в журнале «Красная нива» легла в основу разбора Берлиозом поэмы Бездомного об Иисусе Христе.
Родословная диавола в художественной литературе, наверное, ещё более длинная, достаточно вспомнить Люцифера Данте или Мефистофеля Гёте. Этот персонаж в 1920-е годы часто появлялся в произведениях в России, хотя чаще несколько завуалировано, намёками. Например, завязка романа Булгакова, спор на Патриарших прудах о том, кто же управляет миром, восходит к вышедшему в 1922 г. роману Эренбурга «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников». Герою кажется, что он видит перед собою сатану и он предлагает ему душу и тело. А тот отвечает: «Я знаю, за кого вы меня принимаете. Но его нет». Герой: «…но что-нибудь существует?...» - «Нет». – «…ведь на чём-нибудь всё это держится? Кто-нибудь управляет этим испанцем? Смысл в нём есть?»
В 1927 г. у А.Грина в «Фанданго» появляется группа экзотически одетых иностранцев в Петербурге. Центральной фигурой был «высокий человек в чёрном берете с страусовым белым пером, с шейной золотой цепью поверх бархатного плаща, подбитого горностаем». Его называют «сеньор профессор», он испанец, с ним трое в плащах. А описание заседания в Доме ученых, когда гости показывают учёной публике привезённые ими подарки, заставляет вспомнить сеанс Воланда в Варьете, так поразивший московских зрителей.
Фигура «иностранца», в котором содержатся в намёке и диавольские черты, входит в литературу 20-х годов. В нём всегда элегантность костюма, невозмутимость, он «брит, корректен и всегда свеж». В рассказе О.Савича «Иностранец из 17-го номера» герой в жуткий зной садится на скамейку и видит иностранца Джеймса Беста, который показался ему «только фантастической фигурой в приближающемся знойном ослепительном круге.…Проходя мимо Фомина, он вежливо снял кепку: «Добрый день». Растерявшийся Фомин в ответ не то покачнулся, не то заёрзал на скамейке. И стал думать о Бесте. Кто он, откуда и зачем здесь».
В рассказе А.Соболя «Обломки» (1923) в Крыму влачит существование случайная компания «бывших» - княжна, поэт и др. Они взывают: «Хоть с чёртом, хоть с диаволом, но я уйду отсюда»; «Дьявол! Чёрт! Они тоже разбежались. Забыли о нашем существовании. Хоть бы один…Чёрт! И закрыв глаза исковерканными пальцами, видит поэт раздвоенное копыто, насмешливые губы над узкой, длинной бородкой, сухощавую руку с карбункулом на тёмном мизинце…А утром в саду Пататуева появляется новый жилец, внезапно, точно с горы свалился…Он смугл, глаза у него зелёные, сухие, без блеска, но вдруг порой расцвечиваются, точно за зрачком загораются разноцветные огни…» и т.д. Сам этот портрет – точно эскиз к портрету «иностранца» Воланда. А этого зовут Виктор Юрьевич Треч, который говорит о себе: «Я всё знаю, как и всё могу», и возражая на вопрос: «Вы…чёрт, дьявол. Кто вы?», говорит: «Русский чёрт мелок и неудачлив, а я широк и мне всегда везёт». (Обратное чтение его фамилии – «черт»).
«Иностранное» как «дьявольское» - отождествление, уходящее в глубь российской истории, сильно оживившееся сразу после революции. Таким образом, Воланд появляется не на пустом месте, а скорее замыкает вереницу иностранцев – космополитов, персонажей с дьвольщиной.
Наконец, необходимо сказать о повести Чаянова «Венедиктов, или достопамятные события жизни моей» (1922). Как рассказывает Л.Е. Белозерская, вторая жена Булгакова, Михаил Афанасьевич был поражён, что герой, от имени которого ведётся рассказ в повести, носит фамилию Булгаков. «Всё повествование связано с пребыванием сатаны в Москве, с борьбой Булгакова за душу любимой женщины, попавшей в подчинение к диаволу…С полной уверенностью я говорю, что небольшая повесть эта послужила зарождением замысла, творческим толчком для написания романа «Мастер и Маргарита».
Судьба сталкивает Булгакова с Венедиктовым – человеком, посвящённым у лондонских вельможных сатанистов. Он выигрывает у них в карты души нескольких москвичей, и рассказывает Булгакову о своей способности безраздельно овладевать человеческими душами. «Беспредельна власть моя, Булгаков, - говорит он, - и беспредельна тоска моя, чем больше власти, тем больше тоски…». Он повествует о своей бурной жизни, чёрной мессе, оргиях, преступлениях и неожиданно: «Ничего ты не понимаешь, Булгаков! - резко остановился передо мной мой страшный собеседник. - Знаешь ли ты, что лежит вот в этой железной шкатулке?...Твоя душа в ней, Булгаков!» Но душу свою у Венедиктова Булгаков отыгрывает в карты. Также немало сведений для своего романа М.Булгаков почерпнул из книги М.Орлова «История сношений человека с дьяволом» (1904).
В «Мастере и Маргарите» содержится огромное количество аллюзий на самые разные произведения художественной литературы, в том числе на русскую классику. Но Булгаков изначально всё переосмысляет по-своему, противопоставляя две силы, он заводит две тетради для сбора материала, которые озаглавливает: «О Боге» и «О диаволе». В 1928 г. он пишет первую редакцию романа, которую затем, через 2 года сжигает. Характерны две записи, связанные с процессом работы над этим произведением. В письме В.Вересаеву в 1933 г. он пишет: «В меня же вселился бес…я стал мазать страницу за страницей наново тот свой уничтоженный три года назад роман. Зачем? Не знаю…Пусть упадёт в Лету! Впрочем, я, наверно, скоро брошу это». Но не бросил, а наоборот, одну из новых, начатых тетрадей с романом подписывает совсем по-иному: «Помоги, Господи, кончить роман». Так и проходила вся его жизнь в острой борьбе между Богом и диаволом в его душе, что и выплеснулось на страницы романа.
Двенадцать лет пишет его писатель, роман претерпевает 8 редакций. 30 октября 1934 г. новый этап работы над романом отмечает записью: «Дописать раньше, чем умереть!» И через 9 месяцев была фактически закончена первая полная редакция. В 1940 г. писатель умирает, так и не докончив свою последнюю правку романа. Таким образом, роман так и остался до конца не завершённым, и это отмечают текстологи, заметив несогласованность некоторых второстепенных деталей. И вот, наконец, в 1966-67 гг. журнал «Москва» печатает роман, но сделав при этом 159 купюр, убрав 12% текста. Это говорит, прежде всего, о неприемлемости идей романа для официальной советской идеологии.
Необходимо ещё раз вернуться к черновикам. Е.С.Булгакова записывает в своём дневнике: «12 октября. 1933. Ночью М.А. сжёг часть своего романа». То есть Булгаков вторично сжигает рукописи. Это случилось после того, как он узнал об аресте своего друга Н.Эрдмана и Масса «за какие-то сатирические басни». Булгаковед В.Лосев в книге «Неизвестный Булгаков» пишет: «И можно ли, например, дать объективную оценку мировоззренческим взглядам писателя по опубликованному варианту «Мастера и Маргариты», если неизвестны многочисленные предыдущие варианты и редакции». И далее: «…с точки зрения понимания замысла и основных идей того или иного произведения, подчас более значительны и интересны самые первые черновые материалы, наброски, варианты, именно в них Булгаков чаще всего предельно откровенен…Многие тексты подвергались внутренней цензуре, многое Булгаков скрывал за тем или иным измененным словом, снятой или переписанной фразой, зачёркнутым абзацем, сокращенной главой. Вынужден был скрывать, потому что жил и писал в трудное, жестокое время».
И действительно, читая, скажем редакцию романа 1937 года под названием «Князь тьмы», нельзя не заметить, насколько она более выразительна и откровенна. Поэтому мы иногда, для лучшего прояснения мысли автора, будем обращаться к ранним редакциям. Хотя, нельзя забывать, что содержание романа менялось не только по цензурным, но и по художественно-литературным соображениям. Например, то, что мы сейчас называем романом в романе, раньше было всего лишь одной главой, под названием «Евангелие от диавола», и написана она была в том же ироническом ключе, что и весь роман. За 12 лет значительно трансформировались основные идеи и сцены его, и предпочтение всё же всегда отдаётся окончательному тексту.
"Фантастический роман" в стиле романтизма: http://www.proza.ru/2018/10/21/321